Все весёлые истории Митрича начинаются словами: «Собрались мы как-то выпить…» Слушать его невозможно – концовку он не помнит, но настаивает, что было очень смешно. Если проснуться с жуткого похмелья, в незнакомом месте, без штанов, в обнимку с чужой женой – верх юмора, мне его искренне жаль.

Оленька смешит Феликса, не подозревая. Практически без перерыва. Её серьёзный вид при этом – отдельная тема. Феликс убегает ржать в мой кабинет, а она обижается. Это тоже нехорошо.

Если Феликс не ржёт над Оленькой, он мрачен. Однажды он тоже начал словами Митрича. Один его знакомый жутко перебрал, но его пожалели собутыльники. Развели в кружке лошадиную дозу марганцовки, приготовили тазик и заставили «захворавшего» очнуться. Тот взял кружку и, думая, что ему дали чай, замахнул раствор залпом и сказал: «Ну, всё! Теперь покурить и спать!» Митрич был в восторге. Меня не впечатлило.

Пожалуй, лучше слушать Оленьку, пялясь тайком на её различные округлости. Меня она вряд ли рассмешит, но зато зрительно утешит. Полезно для нервов.

Как-то вечером я разыскивал Митрича по какому-то очень важному делу. И как всегда нашёл его в подсобке. Он был неприлично пьян и спал, накрывшись телогрейкой. Сдерживая приступы профессиональной ярости, грубыми боксёрскими приёмами я попытался привести его в чувство, но Митрич мычал и не подавал признаков трудовой активности. Когда я окончательно выбился из сил, он открыл глаза и сказал: «С точки зрения банальной эрудиции, не каждый индивидуум способен игнорировать тенденции парадоксальных эмоций!» 

Накануне Митрич разгружал партию научной литературы. Теперь, когда пасмурным утром я разрешаю ему похмелиться, он вместо благодарности говорит: «Инвестиции в форме расходов на здравоохранение удлиняют жизненный цикл трудовых ресурсов!»

Эта трагическая история приключилась в день, свежее майское утро которого не предвещало никаких трагических историй. Я уютно растёкся по креслу, водрузил справа стопку важных документов, освободил место слева и, насвистывая мелодии из репертуара венгерских композиторов и изредка вчитываясь в сухие цифры, принялся подписывать бумаги одну за другой. Хриплое дыхание отвлекло меня от вдумчивого производственного процесса. На пороге пыхтел трезвый Митрич, что уже само по себе являлось тревожным симптомом. 

«Я снова слышал голос», – сказал Митрич и опустился по стенке на корточки. Можно было строго посмотреть на него и сердито бросить «допился» или «закрой дверь с другой стороны», но имидж чуткого руководителя дороже клейма последней сволочи, и я вник.

По версии Митрича, на крытой площадке для хранения стройматериалов живёт привидение. С одной стороны, доброе: ни полтергейста, ни подножек, ни демонического хохота. С другой стороны, жуткое: по ночам всхлипывает и поёт «Сулико», а эхо усиливает, поэтому редкий слабослышащий добегает до туалета. Здесь Митрич говорил сущую правду: месяц назад я лично издал грозный приказ о недопущении испражнений на стратегические мешки с цементом.

Выслушав заслуженного подсобного рабочего, я решил действовать стремительно и беспощадно. Изучив схему постройки и смело предположив, что реальность и здравый смысл отечественных строителей редко укладываются в схему и смету, я приказал убрать бетонные блоки из одного мистического места в другое. Как в одной сказке обладателям золотого ключика, нашему взору открылась загадочная дверца с табличкой «Отдел Экономической Безопасности», а за ней...

За ней мы обнаружили заросшего и одичавшего начальника отдела экономической безопасности.

Я помнил его молодым и невредным. В начале своей карьеры это был добрый малый: подсматривал ненавязчиво, закладывал добродушно. Премии сыпались в бумажник тропическим ливнем. Уверовав, он перестал просто увольнять – сотрудники садились поодиночке и бандитскими группами. Нельзя было шагу ступить – он выскакивал, как чёрт из табакерки, с готовым протоколом и нарядом верных сподвижников. Установка камер видеонаблюдения парализовала трудовую деятельность. Сотрудники, оставшиеся без гвоздей, инструментов и прочего барахла, которого честным труженикам обычно хватает не на одно поколение честных тружеников, грустили и работали без огонька. И вдруг он пропал!

«Не может быть!» – подумал коллектив. Но вот и первая недостача в конце квартала, а состав не изменился, и дружба не пошла под откос из-за свидетельских показаний… Вот и конец года, а начальство не собирает тёплые вещи... И жизнь вошла в колею! А он в это время бился головой о стену и догрызал вторую партию кирзовых сапог, попутно сочиняя самообличительный протокол. На чёрно-белых мониторах кривлялись человеческие пороки, но обрезанный телефон давно купировал профессиональный зуд доложить кому надо. Ежедневно он ставил зарубки на дверном косяке и учился утолять жажду по принципу замкнутого цикла. А потом полюбил петь по ночам...

Свежее майское утро превратилось в жаркий пыльный вечер. Митрич принёс выпить. Говорить не хотелось. Мы молчали и пили за здоровье честных людей. Когда солнце в последний раз на сегодня окропило лучами железный турникет проходной, Митрич сказал: «Честно говоря, я этих безопасников не перевариваю!»

Иногда Оленьке звонит какой-то Владимир Владимирович. Она делает страшные глаза и просит всех выйти. Разговоры обрываются на полуслове. Коллеги понимающе спешат в коридор.

Через стеклянную перегородку видно, как Оленька волнуется. Митрич говорит, что у неё даже груди расходятся в разные стороны при вдохе и шумно стукаются друг об друга при выдохе – такой выдумщик. Судя по движениям губ и энергичным кивкам, в такие минуты Оленька безотказна. Через две минуты стекло запотевает, и окончание телефонного разговора растворяется в тревожном тумане. Оленька кладёт трубку и поёт гимн Российской Федерации.

Весь оставшийся рабочий день пасьянсы сходятся при любом раскладе.

У Феликса сложные отношения с Вооружёнными силами и внушительная коллекция разнообразных повесток. Понадобились годы откровенного саботажа, чтобы признать Феликса негодным к строевой службе по состоянию здоровья. Но запас в нём по-прежнему нуждается и несколько раз в год призывает отдать какой-нибудь долг Родине. Тогда Феликс предупреждает меня телефонным звонком в шесть утра, чем приводит в бешенство, и отправляется разносить повестки военнообязанным гражданам.

В военкомате это называется «контрольным оповещением» – как-то так. Получив повестку, военнообязанный гражданин под страхом суровой кары должен бросить любимую работу, тёплую жену и невынесенный мусор и в течение короткого времени прибыть на пункт сбора. Там он проведёт часа два-три, мучаясь от безделья и провоцируя вооружённый конфликт. Прибывают далеко не все. Далеко не все прибывшие укладываются в норму времени. При Сталине их расстреляли бы в первую очередь на глазах близких родственников, потому что неприбывшие успели бы выдумать уважительные причины.

Феликс справляется с заданием за час-полтора, звонит по мобиле какому-нибудь другу, и они уезжают пить пиво. Что характерно, друг находится молниеносно и прибывает без опозданий. Система оповещения у Феликса очень эффективна...

Феликс не любит, когда его называют «компьютерщиком». По его мнению, это название не соответствует его должностным обязанностям. Он говорит, что это всё равно, что называть всех работников автомобилестроения «фрезеровщиками». IT-индустрия многогранна. Перечень специализаций неисчерпаем. То, чем занимается Феликс, правильнее было бы назвать «ответственный за нажатие клавиши F1 с возложением обязанностей прислуги за всё», его самого – «дворецким», а Митрича – «горничной». 

Митричу не нравится, когда в его присутствии говорят незнакомые слова. Его работа, по крайней мере, на виду, а пялиться в монитор и щёлкать по клавишам любая мартышка сможет. Не каждый трезвый удержит пять огромных коробок, поставленных друг на друга. Вот Феликс, например, таскает по одной, а получает в два раза больше.

Разгрузка затягивается, я нервничаю и кричу на Феликса и Митрича грубыми словами про то, что если они не заткнутся... Водитель фуры ухмыляется.

Феликс уверен, что его недооценивают. Я его отчасти понимаю: кого угодно достанет каждое утро объяснять Оленьке правила пасьянса «Косынка». Но всё-таки нельзя быть таким нетерпимым к людям. Раз в месяц, в день зарплаты Феликс приходит в мой кабинет и пробует уволиться. Я терпеливо выслушиваю и мягко рву заявление.

«Феликс, – говорю я вкрадчиво. – Мир жесток и несправедлив. Человеку кажется, что его вознаграждение должно быть пропорционально его заслугам. Однако все без исключения склонны преувеличивать свой вклад. Ну, в самом деле, ты же не думаешь, что я обязан поднять процент премии только за то, что в твоём высшем учебном заведении процветает взяточничество? Да, в прошлом году на экзамене ты вкладывал в зачётку купюру в пятьсот рублей, в этом требуют уже две купюры: и цены выросли, и макроэкономические показатели шалят, и киотский протокол сдерживает развитие отсталых африканских стран. Но причём здесь я?»

«Уважаемый, – говорит Феликс. – Мир жесток и несправедлив. Взяточники на каждом шагу. Двойные стандарты угрожают стабильному и поступательно деградирующему трудовому коллективу. Маленькая персональная надбавка поможет моему возмущённому разуму смириться с несправедливостью!»

«Господа, – подаёт голос Митрич. – Прошу прощения, но я стал случайным свидетелем вашей беседы. Мир жесток и несправедлив. Я тоже хочу надбавку, иначе видал я вас обоих сами знаете в чём!»

«А как же я? – спрашивает Оленька. – Мир жесток и несправедлив. Я подслушивала под дверью!»

Если я не успеваю скрыться на автопогрузчике в таинственной глубине пустого терминала, надбавка неизбежна. И я не успеваю. У меня надбавка больше всех.

Бухгалтер не может работать сам по себе. Прошли времена, когда для ведения складского учёта достаточно было толстого разлинованного журнала, прочных деревянных счёт и пары нарукавников. Нынче без компьютера не обойтись.

Компьютер – сложное устройство. Это только с виду он кажется ящичком с кнопочкой. Бухгалтер боится этого ящичка и гордо называет его «процессором». Настоящий процессор ему лучше не показывать во избежание возмущённой реплики: «И вот эта фигнюшка стоит две тысячи рублей?» Бухгалтер называет «компьютером» монитор. Проблема «не работает компьютер» очень часто решается включением монитора. Увидев папку «Мои документы» и сотни различных ярлыков на рабочем столе Windows, которые никуда не делись и хоть сию минуту под двойной клик, бухгалтер счастлив до безумия.

Феликс – наш компьютерщик. Он мастер доводить бухгалтеров до безумия, потому что студент. Вечный студент. Это самодостаточная характеристика.

Как-то за чаем Оленька спросила: «А кто такие пионеры?» Я поперхнулся, а Митрич вспомнил дедушку, но промолчал. Чтобы восстановить историческую справедливость, я отложил чайную ложку и попробовал объяснить. Но это оказалось непросто. В самом деле, какое отношение к пионерам имеют бойкие детки из старых выпусков «Ералаша», кроме мятых красных галстуков? Неужели цель этой детской организации заключалась в насильственном переводе старушек через проезжую часть и в сборе макулатуры? Про металлолом лучше было вообще не заикаться – Оленька вспомнила, как неизвестные субъекты на даче тайком срезали медные провода и похитили алюминиевую утварь. «Пионер всем ребятам пример!» - брякнул Митрич. Я загрустил...

Вещам, которыми жил, трудно дать формулировку. Меня до сих пор ставит в тупик графа анкеты «о себе». О себе я могу говорить часами. Но подробности мало кого интересуют. В школьные годы быть пионером было так же естественно, как завтракать по утрам. Пожалуй, стать пионером – это значило принять на себя некоторые обязательства перед близкими людьми. Это не тебя должны учить, это ты сам должен хорошо учиться. Не тебя должны просить о помощи, ты сам должен быть чутким и бескорыстным. Да, власть была действительно бесчеловечной: вместо того, чтобы предоставить полную свободу, сковывала маленьких граждан круговой порукой. Ни водки, ни секса, ни наркоты. На закате Союза всё выхолостилось и потеряло смысл. Но тогда – это было важно. А главное, естественно.

Оленька сделала вид, что поняла. Чаепитие продолжилось. Я вспомнил, что вчера был День пионерской организации...

Оленька – наш бухгалтер, молодой специалист. Единственный сотрудник, которому я запретил носить форменный халат чернильного цвета. У неё поклонник в налоговом органе, родственник в фонде социального страхования, подруга в пенсионном фонде и дядя – охранник крупного банка, бывший милиционер в серьёзном звании. Не говорите лишних слов, я и так знаю, что с таким ценным сотрудником наш Центральный склад – островок стабильности в бушующем море аудиторских проверок! 

Оленька добросовестна – всегда всё переспрашивает по несколько раз. Её голые ноги дисциплинируют Митрича. Правда, когда она наклоняется вырезом вперёд, он что-нибудь роняет, но беззвучно и не рассыпая. Смотреть же, как она печатает квартальный отчёт двумя пальцами – одно удовольствие. Ей, пожалуй, можно было разрешить готовить новости для этого сайта, если бы не врождённая основательность.

Надёжно прикрытые тылы – залог здоровой деловой атмосферы. С приходом Оленьки я истребляю мух сотнями, и ничто не мешает устраивать длительные ночные заезды на автопогрузчике по пустому терминалу.