Библиотека
| Библиотека » Владимир Мякотин |
Выдержки из будущих мемуаров выпускника истфака (часть 2)
| Валерий Павлович Степаненко, тогда еще молодой преподаватель, но уже (в данном случае – оппонент Сосновкину на практике) защитивший в 28 лет кандидатскую диссертацию, а позже и докторскую, читал нам историю Средних веков. Примостившись в углу аудитории на краешке подоконника, забросив ножку на ножку и небрежно помахивая ею, он из-под своих роговых очков ехидно наблюдал за нами и чтой-то балагурил. Интереснее всего происходило знакомство студентов и преподавателя кафедры научного коммунизма Овчинникова. Он тихонько входил в аудиторию и начинал читать свои стихи… Сначала никто не обращал на него внимания, потом потихонечку устанавливалась полная тишина и в ней повисала фраза: "…я в майке вешу 86, без майки – 80 килограммов…" Историки, далекие от арифметики, начинали высчитывать вес майки, а Овчинников начинал читать лекцию. Любимой его фразой была следующая: "Никто не знает, что такое научный коммунизм. Но если вы на Государственном экзамене просто именно в той последовательности, в какой я вам их диктую, прочитаете все ответы на заданные вопросы – вы обязательно получите отличную оценку". Самым деятельным преподавателем истфила была Светлана Степановна Сохатюк, зам. декана истфила. Она была столь деятельна, что без нее не обходилось ни одно факультетских мероприятий, как плановых, так и внеурочных. И, наконец, декан факультета Владимир Алексеевич Данилов. Помню, я как-то раз опоздал на месяц в школу. Появился в тот момент, когда весь факультет во главе с деканом садился в автобусы, чтобы ехать в колхоз на картошку. Я подошел к Владимиру Алексеевичу, и попросил разрешения присутствовать. Он посмотрел на меня и сказал: "Присутствуй. Потом разберемся". И разобрался – лишил меня на полгода стипендии, хотя за аналогичный проступок в это же самое время был отчислен Вася Рева. А вот и колхозные фотоснимки. Должен вам сказать, что всем фотоделом на протяжении, как и подготовительного периода на рабфаке, так и всего нашего студенчества, заведовал Володя Клевцов. Тот еще Зоркий глаз… Это благодаря ему осталась фотолетопись нашего курса. И хранится, в разном виде и в разной сохранности, во всех архивах всех студентов истфака. Из будущих мемуаров: Все помнят то золотое время, когда студентов, школьников, рабочих предприятий и прочих работников умственного труда срывали по началу осени пушкинской золотой, болдинской с насиженных мест и кидали на картошку, турнепс и брюкву необъятных полей нашей Родины? Кто-то на этом не меряно нарубил капусты... Было это в то урожайное время, в ишимских степях, куда бросили студентов-историков купать овец и заготовлять заготовки, заморковлять морковки, зазерновлять... Короче, послали в колхоз помогать пьющим селянам и селянкам... Так как попали мы в деревню под чудным названием Земляное в двадцати пяти верстах земляного тракта в сторону казахских степей, то и жизнь наша стала исконная сермяжная русская... Ни телеелевидения, ни радио, ни электричества. Лампочки Ильича там не работали ещё в конце семидесятых годов прошлого века. Что есть телевидение и радио слышали, но не видели. Причём, и радио и не видели, и не слышали... В магазинах – голяк, кормиться где-то на краю деревни... Отправили общим собранием меня и Люду Ченских обратно в Тюмень за припасами. Еды для студентов на месяц точно не напасёшься, а вот чая, сахару, и прочего НЗ пару рюкзаков купили. Вернулись в Ишим в шесть часов утра, и попали в самую распутицу. Только что прошли ливни и земляные дороги раскисли так, что двадцать пять вёрст разве что на танке, БМП или какой другой военной технике преодолеть можно. А может и не можно... Вышли мы на окраину Ишима с генеральным направлением на Земляное, нашли участок относительно сухой земли размером сантиметров пятьдесят метра на полтора и встали. Надолго встали, на восемь, как потом оказалось, часов... Стоим, ждём. Песенки поём: "Здравствуй, Дедушка Мороз – борода из ваты! Ты подарки нам принёс…" Ведём светские разговоры, рассуждаем о преимуществах социализма и об умопомрачительном коммунистическом завтра. Иногда на ум приходят диссидентские воспоминания кого-то из классиков о дорогах. Наверное, в светлое завтра... И везёт же, везёт! В направление на Земляное идёт-таки военная техника — "Урал" военного образца с экипажем водил человек в пять, которые ездили на могучей боевой технике Вооружённых сил СССР в Ишим за водкой и обратно! И согласились они подбросить нас до Земляного, но только в кузове самосвала. Места в кабине нет, попробуй-ка к пяти членам подселить ещё…ну, двоих... Побросали мы рюкзаки и гитару в кузов (а какие историки, да еще студенты без гитары? никАкушные!) и поехали… Хорошо едем, быстро. Километров шестьдесят в час. Водила и население кабины уже были хороши до безобразия, а тут на радостях открыли второй ящик. А какой русский не любит… Вот и вмазали по газам – и водки, и педали скорости. А мы в кузове. Хорошо-то как! Дожди прошли, всю землю, луга и нивы умыли, солнышко выглянуло и улыбается во всю галактическую улыбку, вольный степной ветер развевает кудри, как мои, так и спутницы... Только начинаю я замечать, что земля за бортом становится всё ближе и ближе... Вот один рюкзак как-то странно вперевалочку начал удаляться от нас, вот второй оказался уже у заднего борта. А гитара в свободном парении отразила лучи полуденного солнца и шмякнула по голове Людку, которая отчего-то повисла животом на цепи, скрепляющей борта самосвала посередине кузова. Тут кузов встал на дыбы и повис я, как груша, ухватившись за ограждения борта... Вот так мы и проделали оставшуюся часть пути до Земляного... Километров пять. Просто кто-то в кабине случайно врубил рычаг включения подъёмного механизма и не заметил этого. Музейная практика после второго курса. Вот Света Борисовская, Андрей Хмелев и Лена Сизова в краеведческом музее. Видать, раздербанили фонды и позируют перед фотоаппаратом. А старинные наряды тюменских купчих и светских дамочек девочкам к лицу. А у бравого брандмейстера Хмелева, голову которого украшает пожарный шлем, в руках, почему-то, не брандспойт, а церковное кадило. А мы с Толиком Долгих в это же время в районе Ямской возле закрытого тогда еще монастыря познакомились с двуеданом, знавшим в свое время Гришку Распутина. Высокий, аскетически сухой, с длинной седой бородой и седыми же волосами, перехваченными налобным ремнем, одетый в белые домотканые одежды, он пригласил нас в отапливающуюся по черному избу, где в красном углу стояли иконы и кладенцы Ермаковых времен… Результатом нашей музейной практики явилась экспозиция музея "Штаб-квартира Блюхера". …Ночами мне иногда снятся кошмары. Я не сдал сорок тысяч знаков перевода с немецкого языка. Кербсу. Вскакиваю с постели и судорожно начинаю думать, что срочно нужно… И понимаю, что это уже минуло. Из будущих мемуаров: У нас в университете существовала межфакультетская кафедра иностранных языков. Возглавлял её кандидат филологических наук, доцент Александр Готфридович Кербс. Педагоги этой кафедры преподавали иностранные языки студентам всех факультетов, кроме факультета романо-германской филологии, то есть иняза. Сам Александр Готфридович lehrte Hochdeutsch нам, студентам исторического факультета, и преподавал очень хорошо. Но педантично, скрупулёзно и занудно, как самый настоящий немец. Да, в общем-то, он немцем и был. Совсем недавно узнал, что после объединения Германий Александр Кербс уехал к своим родственникам в один из Франкфуртов. Надеюсь, что на Майне… …Люблю я джинсы. Очень. Хотя и костюмы люблю тоже. А в студенческие годы джинсы были самым дефицитным и дорогим товаром. И все студенты ходили в джинсах. Но, кроме того, у меня и рубашечка всегда была почти до пупа расстёгнута. И как-то после первого часа пары немецкого языка Александр Готфридович обратился ко мне: – Владимир, я бы попросил Вас впредь в таком виде больше не являться ко мне на занятия. Ну, попросил и попросил… Культурно и очень воспитанно. И, смею вас уверить, по делу. Решил я уважить просьбу Александра Готфридовича и на следующий день пришёл на семинар по немецкому языку в костюме и бабочке. Бабочку специально искал. Не галстук – галстуков у меня и тогда, и сейчас полно, а, именно, бабочку, и нашёл… Не помню у кого… После первого часа семинара Александр Готфридович подошёл ко мне при всех студентах нашей группы, пожал руку и сказал: – Владимир! Я должен Вас поздравить – Вы сегодня заново родились на свет! Забегая вперёд, скажу, что в таком виде, в костюме и бабочке, я ходил к Кербсу на каждое занятие, вплоть до госэкзамена. Наши учителя иностранных языков, может быть, и знают, как преподавать язык, но уж точно не знают, как язык звучит… Фонетика, то есть, у них страдает. Ну и, соответственно, у нас. Так с чего начал Кербс преподавать нам немецкий язык? С того, что сказал: "Забудьте всё то, чему вас учили в школе. И начнём всё заново!" Перво-наперво Александр Готфридович задал нам выучить стихотворение Гёте… Там была такая строка: "In seinem Löwengarten saß König Franz…" Эту строку я запомнил на всю оставшуюся жизнь. В стихотворении было так много всяких там шипящих, умляутов и диалектизмов, особо важных для изучения немецкого языка, что Кербс ставил зачёт за первое полугодие первого курса только после правильного произношения как этой фразы, так и всего этого стихотворения в целом. А у меня, с моим слухом и лёгким грассированием, не то что весь стих, а даже эти "лёёёвенгааартен" und "кёёёниххх" и не получались. Александр Готфридович жил в нашей же общаге (кстати, очень много педагогов не имели тогда своих квартир и жили на втором этаже общежития на Мельникайте. Бедные студенты… да и преподаватели тоже). Он приходил к нам каждый вечер, и заставлял меня и Женьку Басова учить это стихотворение и читать ему… Женька всё-таки выучил и получил зачёт, а у меня ну никак не получалось. Кербс уверял, что, если я не сдам зачёт, то он обязательно поставит вопрос о моём отчислении. …Все уже давно сдали первую сессию и спокойненько отдыхали на зимних каникулах, а я в пятый раз шёл к Кербсу на зачёт и с выражением этого самого короля Франца, сидящего в своём львином саду и пытающегося кого-то из своих приближённых скормить этим же самым львам, декламировал: "In seinem Löwengarten saß König Franz…" Не знаю, смог ли я верно прочитать это стихо, или Кербс всё-таки решил, что мы квиты по поводу бабочки, но зачёт я получил. Только уже находясь в Германии с нашими гонщиками по ледовому спидвею, чемпионами мира Виталием Хомицевичем и Иваном Ивановым, я понял, как был прав Александр Кербс, заставляя нас учить иностранные языки. И не только учить, но и разговаривать, правильно произнося слова и целые фразы. Случилось так, что я был единственным во всей команде, кто мог объясняться с немцами. Я спрашивал у таксистов и пешеходов, как в Берлине найти нашу гостиницу, объяснялся с полицией, почему мы пять раз в течение часа пересекли немецко-голландскую границу, не заметив этого, был выносим под восторженный рёв толпы охранниками и той же полицией с церемонии официального открытия Финала Чемпионата мира по Ice Speedway на Центральном стадионе Берлина и объяснял на своём замечательном Hochdeutsch, путая русские, немецкие и болгарские слова, как это я пробрался в VIP-ложу без документов… А вот, учите языки, господа. И они вас доведут! Но без казусов всё же не обошлось… Очень мне хотелось попробовать знаменитую тушёную свиную ножку Eisbein. Подаётся такая ножка (только вот не ножка это, а огромный свиной окорок) на огромном блюде с гарниром из варёной картошки, тушёной капусты и с нежно нелюбимой мною гороховой кашей. С огромной кружкой доброго немецкого пива… И вот ночью, освободившись от видеосъёмок и переводов, я пошел погулять по ночному Берлину в районе Тёффель. Зашёл в типично берлинскую пивную и, бравируя своим, считай уже берлинским, произношением, сказал: "Fräulein! Ein Großbier und ein Eisbein, bitte!" Все посетители пивной внезапно замолчали и уставились на меня… Официантка медленно и широко открыла рот и, помолчав некоторое время, ответила: "Moment, mein Herr! Setzen Sie sich!" И ушла. Через пару минут она на подносе принесла мне огромную кружку берлинского пива и запотевший бокал белого вина. Я, как будто делал так всю свою сознательную жизнь, отпил глоток чудесного вина и, закурив, начал потягивать пивко… А ведь прав был Кербс – нужно было обязательно учить фонетику. Ведь вместо заказа на Eisbein – свиную ногу, я заказал Eiswein – "Ледяное вино". И тут я понял, что заставило всех посетителей и служителей пивной считать меня полным идиотом. Ведь только русский (а то, что я русский, было написано на их удлинившихся физиономиях и было понятно даже мне самому) будет запивать пивом не тот же шнапс, а исключительно ценный и редкий сорт белого сухого виноградного вина, производимого только в долине Рейна, и только из одного сорта винограда, обязательно прихваченного морозцем. Это не укладывалось в их заплесневевшие бюргерские мозги, да и в мои, собственно, тоже… Я с удовольствием допил сначала вино… Потом пиво… Потом расплатился с официанткой, оставив ей чаевые… И ушёл в берлинскую ночь. Прав был Кербс, ой как он был прав, заставляя нас учить немецкий язык не для оценки, а для себя же… А вот и пионерская практика. Толик Долгих в женском халатике, в пилотке и со своей вечной бородой, Андрей Хмелев с гривой роскошных волос, в макияже, и расписной цыганской юбке, Света Борисовская в мужских рубашке и брюках, кокетливо подвязанных под коленом розовыми тесемочками, стройная, спортивная Надюша Игошева, Мякоитн с гармошкой наперевес и с кокетливым пестрым шарфом на шее, всегда серьезная Светлана Захарова на комическом футболе… Поход с песнями по просторам Западной Сибири с заходом на привал на Черную речку, где на кусок лески с гайкой и одним крючком были пойманы огромные ленивые караси, тут же изжаренные на костре на ивовых пруточках. В продолжение пионерской – педагогическая практика в школах Тюмени. Некоторых студенты по окончании ТГУ стали классными педагогами. Это и Светлана Борисовская, и Надежда Игошева, и Вячеслав Лебедкин, и Галина Тимошенко. А Сергей Панарин, Сергей и Тамара Кондратьева учат детей своих однокашникjв в стенах своей же Alma Mater. Июнь 1983 года. Вручение дипломов выпускникам истфака ТГУ. Подошёл ко мне Ильдар Шарапов и попросил привинтить университетский поплавок к лацкану пиджака. Ну, я и привинтил. Только что прикрыл его рукою и погрустнел. А потом открыл и заулыбался. А потом опять прикрыл и стал смурее тучи. А потом открыл – на лице, как солнышко взошло. Ребята кругом стоят, байку ждут. Ильдар и спрашивает: "Что такое?" "Как что, – отвечаю, – нет поплавка, так дурак дураком… А есть поплавок – молодой специалист!" Из будущих мемуаров: Кто такой Ильдар Шарапов и почему я его вспомнил? Был среди рабфаковцев местный абориген – сибирский татарин Ильдар Шарапов. Очень он уж Ермака не любил, считал его завоевателем, причём злостным. Если бы не Ермак Тимофеевич, была бы Сибирь-матушка как вторые Соединённый Штаты, а может и ещё круче. Вот этой проблематикой Шарапов и занимался… Близко познакомились мы с Ильдаром на мойке овец. Работа была проста до примитива. Нужно было очистить шерсть от паразитов. Стадо загоняли на помост в одном загоне. Помост уезжал из-под ног овец, они падали в раствор химикатов и выплывали, если не тонули, в другом загоне. После чего всё стадо стригли, и шерсть пускали в дальнейшее производство. В перерывах между отарами мы спорили по поводу истории и перспектив Западной Сибири. Ильдар, естественно, отстаивал позицию самостоятельного, отличного от российского, пути развития Сибири. Я же выступал с точки зрения российского великодержавного шовинизма. Приключения начались сразу же… Перво-наперво запили техники-мотористы этого самого помоста и нам, мне и Ильдару, срочно пришлось осваивать смежные специальности. Ильдар, значит, загоняет овец, а я нажимаю кнопку этого самого помоста. Потом меняемся местами. А загнать овец, скажу я вам, дело ой какое не простое. Не даром говорят: "туп, как баран"… Мало того, что туп, так ещё и стаден. То не идёт ни в какую, а то ломанёт так, что не приведи Аллах на пути оказаться! Вот так и ухнуло всё стадо на помост. Ильдар орёт: "Включай!" Я, соответственно, жму кнопочку… И, как-то краем глаза замечаю, что нет на помосте ни стада, ни Ильдара… А из кишащего овцами химраствора раздаётся очень даже русский мат нашего сибирского поборника татарской самостийности. Как вы думаете, кто пришёл к финишу первым? Ну, конечно, Ильдар! Отмывать его пришлось из пожарного брандспойта холоднющей сентябрьской водой часа полтора – раствор-то в СССР замешан, сами понимаете… Потом кожа с него месяца два сходила лохмотьями…Но выжил. …По окончании университета Ильдар работал в администрации Тюменской области, занимался проблемами коренных народов Западной Сибири. Видать, хорошо занимался. На этом поприще и развивал свою идею самостоятельного развития всего Зауралья. Но недолго. Убили Ильдара… К сожалению, нет уже среди нас ни Ильдара Шарапова, ни Бориса Кузнецова, ни Михаила Аниканова. Навсегда остался в горах Северного Урала Василий Рева. Десять дней не дожил до нашей встречи Вячеслав Лебедкин. Ушли Владимир Андреевич Данилов, Светлана Степановна Сохатюк, Игорь Николаевич Сосновкин. А ведь в жизни ничто не меняется. Да, повзрослели, погрузнели, поседели… Кто-то женился, кто-то развёлся, кто-то растит детей, а некоторые уже нянчатся с внучками и внуками. Кто-то достиг, а кто-то наслаждается жизнью. Кто-то ушёл… уже навсегда… Ну и что? Ведь в душе мы все остались теми же первокурсниками историко-филологического факультета Тюменского государственного университета… – Ребята, привет! Как дела? А в ответ – привычное: – Вовка! Наливай! | |
| Категория: Владимир Мякотин | Автор: Владимир Мякотин | Просмотров: 606 | Добавил: Clio (18.11.2008) | |
