Когда-то шла по НТВ передача "В нашу гавань заходили корабли". Пели там полублатные, блатные и просто народные, как шутила интеллигенция, песни. Вёл передачу детский писатель, отец говорящих крокодилов и ушастой эмблемы олимпийской сборной, гражданин Э. Успенский совместно с гражданкой Э. Филиной. Нижеприведённый шедевр очень даже мог бы быть там озвучен.

Суровых будней череда
Оборвалась в субботу утром.
Мне позвонили: «Как всегда?»
«Да, как всегда», - ответил мудро.

<...>

Тридцать пять, а может даже с лишним,
Жарко так, что незаметно слёз,
А сосед мой чист перед Всевышним,
Всё горланит: «Ой, мороз, мороз!»

<...>

Весной - ручьи. Потом - листочки.
А запахи - не передашь!
И по асфальту - каблучочки,
И в сердце - их хронометраж.

<...>

Однажды в июле, изнемогая от феноменальной жары, я возвращался с работы. Идти нужно было в гору, поэтому, добравшись до центральных улиц, я взмок как ломовая лошадь. Мозг, надорванный бессмысленным сидением в офисе, отказывался адекватно отражать объективную реальность. Я мечтал о холодном душе. Меня не волновали даже женщины: воображение, развитое с детства качественной советской литературой, отдыхало на их чётко выраженных рельефах.

Мучимый жаждой, я остановился у киоска, но тщетно: пиво было тёплым и в момент открытия окатывало липкой белой пеной, империалистические напитки жажду усугубляли, а местную минералку я не жаловал. Однако выбора не было.

В 98-м году я закончил Авиационный. Как мы учились на стендах начала 80-х; как безумные реформаторы разрушали советскую систему высшего образования; как преобразовывали институт в университет, урезая часы спецпредметов в пользу, например, наспех сляпанного курса социологии; как пробивались первые робкие ростки тотального мздоимства; как мы жили и развлекались, предоставленные сами себе в грязных запущенных общагах – это тема отдельного разговора.

<...>

Представление мне откровенно не понравилось.

Со школьной скамьи, с безусой юности моей всегда терзал меня навязчивый вопрос: если большинство здравомыслящих людей в семь часов утра дико хотят спать, то почему повсеместно рабочий день начинается в восемь, максимум в девять? Какой бюрократ-«жаворонок» придумал этот распорядок? Кто этот загадочный маньяк-трудоголик, однажды запустивший жестокую машину утренней тирании? Кому адресовать проклятия испуганных будильником граждан? Когда прекратятся издевательства над молодой и наиболее активной частью нашего населения? Впрочем, я увлёкся.

<...>

Жалкий огрызок свечи героически боролся с темнотой. Размытая линия фронта делила облезлый диван на две неравные части: на той, что поменьше, лежала голова молодой женщины, на той, что побольше, – всё остальное. Тусклые блики мерцали на гранях пустого стакана. Видимый кусочек стола был усыпан хлебными крошками и сигаретным пеплом. Углы комнаты оккупировали пыль и мрак.

«Сколько можно спать!» – раздраженно подумал Нестор и с силой захлопнул дверь, надеясь, что громкий звук заставит незнакомку хотя бы вздрогнуть. Прислушался. Монотонно цокали часы. Время не торопилось. Врожденная деликатность не позволяла Нестору с победным кличем ворваться в комнату, схватить эту тётю в охапку и, прежде чем она натянет на немытые ноги дырявые чулки, вышвырнуть в утробу подъезда. Она, вероятно, больно ударится головой о ступени и навсегда забудет номер его гостеприимной квартиры.

<...>

Моя прежняя работа была связана с частыми командировками. Мотался по пригородам, как щепка в проруби. Электричка стала вторым домом. «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Залепупино». По ночам мучили кошмары, будто проспал свою остановку. Снились вокзальные запахи, нервная очередь в кассу, вялый пупырчатый чебурек, – и сердце сбивалось на ритм колёсных перестуков. «Ваш билет!» Лихорадочно искал в наволочке и просыпался в ужасе после уплаты разорительного штрафа.

В последнюю поездку попался мне один тип. Зашёл в вагон и сразу обратил на себя внимание. По крайней мере, моё. Волосы взъерошены, глаза с оттенком бешенства, костюм видавший виды и грязный пакет в руках. А в пакете – что-то увесистое. Ну, думаю, сейчас начнётся, мол, сами мы не местные, дайте на хлебушек. Насмотрелся я на таких попрошаек до рвоты. Однако незнакомец повёл себя иначе. Облил вагон пристальным ищущим взглядом, встретился с моими глазами и – прямиком ко мне. Плюхнулся рядом, тяжело засопел. Я отвернулся к окну, встряхнул дежурную газету.

<...>