Когда умирает какой-нибудь старый развратник и пьяница,
люди говорят о нём: «Он любил жизнь!»
народная примета

1. Перекрёсток

 

Перекрёсток улиц Советской и Коммунистической издавна пользовался дурной славой. Ещё во времена хрущёвской «оттепели» старожилы шёпотом рассказывали, что здесь в смутные годы гражданской войны казнили недовольных крестьян. При этом одна часть старожилов утверждала, что крестьян резали наступавшие «красные», другая, что крестьян вешали отступавшие «белые», а третья, что крестьяне устроили самосожжение, протестуя против массовых расстрелов. Потом заупокойным голосом сообщалось, что, мол, потому так и живём, а кто-то добавлял, что самолично видел прозрачную субстанцию, клубящуюся по ночам над ближайшей к перекрёстку клумбой. В этом месте рассказа комсомольцы недоверчиво улыбались и шли себе дальше строить светлое будущее.

Распад страны вызвал к жизни народные мифы. О массовых казнях заговорили с высоких трибун. Правда, за основу взяли почему-то версию о «красной» резне. Бывший комсомолец вспомнил о клубящейся субстанции, и хотя на месте клумбы давно уже лежал заросший лопухами пустырь, нашлись очевидцы. А тут ещё чей-то дед рассказал, как уводили со двора последнюю корову, обрекая семью на голодную смерть. Геноцид налицо. И разбирайся потом, кто уводил, когда уводил. Гимном перестройке прозвучала в местной прессе статья «Клумба на костях». Кровь стыла в жилах от напечатанных подробностей. Не верилось, что автор – гуманист. Так ярко выступил человек, за всю свою жизнь не зарезавший даже курицы. Нашёлся какой-то историк - книжный червь, позволивший себе усомниться в итоговых цифрах. Но, как на грех, в молодости он неосмотрительно вступил в партию. И как после этого можно было верить в его объективность?

Во времена повального воцерковления по городу поползли слухи, что на перекрёстке снова появился призрак в лаптях и косоворотке, призывал покаяться всенародно и просил двугривенный на штоф. После случайной аварии с участием пьяного пешехода и гужевого транспорта на перекрёсток явился поп и окропил окрестности святой водой. Мусульмане смотрели с подозрением и разбегались от брызг. Вечером мулла прокричал с минарета лишний «Аллах Акбар». На следующий день Свидетели Иеговы, смиренные до полоумия, наводнили город пиратскими копиями Нового завета. Бог стал воистину вездесущ и до неприличия навязчив. И вышел на второе место после товарища Сталина.

Если взять огромный циркуль, воткнуть иголку в центр перекрёстка и провести окружность радиусом тридцать метров, то в первом секторе окажется книжный магазин, во втором (против часовой стрелки!) – рюмочная, в третьем – бывшее здание городской тюрьмы, ныне районный отдел милиции, а в четвёртом – почтовое отделение. На первый взгляд, ничего мистического. Но пострадавший пешеход спешил на почту, побывав в милиции после драки в книжном магазине, куда по ошибке забрёл, проведя полдня в рюмочной. Соединив последовательно вышеперечисленные точки, мы получим зловещую латинскую «Z». И если хорошенько задуматься, можно обделаться от ужаса!

2. Развод

Моё участие в метафизической жизни города началось с пошлого анекдота: я неожиданно вернулся из командировки. Блаженно улыбаясь от предвкушения радостной встречи, я открыл дверь и вдруг почувствовал, что семейная жизнь не удалась. На коврике стояли чужие мужские ботинки, на вешалке висела чужая мужская куртка, а из спальни доносились характерные звуки подлой женской измены. Не разуваясь, оставляя на паркете неуверенные следы и непроизвольно сдерживая дыхание, я вошёл в спальню.

Они заметили меня одновременно. Но если Вика вздрогнула, вытаращила глаза, сбилась с ритма и попыталась стряхнуть с себя потного партнёра, то тяжеловесный партнёр, находящийся на самом пике, хотя и вытаращил глаза, мгновенно остановиться уже не мог. Несколько страшных секунд Вика билась у него под мышкой, болтая грудями из стороны в сторону и хватая воздух руками, пока мужик, не сводя с меня обезумевший взгляд и нервно дрожа левой ягодицей, забивал последний гвоздь в гроб некогда счастливого брака. Потом он резко вскочил и метнулся в угол, роняя на ковёр мутные капли. Сверкнув влажной промежностью, Вика опустила ноги и прикрылась подушкой. Здесь в анекдотах наступает смешная развязка.

Можно было сбегать на кухню за разделочным топориком, но в тот момент это показалось мне лишним: голый мужик, застигнутый врасплох, независимо от роста и веса выглядит глупо и беззащитно.

– Видимо, это не то, что я думаю, – хрипло выдавил я.

По всем законам жанра после этой фразы следовало или кого-нибудь убить, или развернуться и уйти. Я продолжал стоять в нерешительности. Пауза затянулась. Враг опомнился и перешёл в наступление.

– А что ты ожидал увидеть? – злобно сказала Вика.

Заметив, что я отвлёкся, мужик потянулся к штанам.

– Мотаешься две недели неизвестно где, – продолжала Вика звенящим голосом. – Не позвонишь лишний раз, не поинтересуешься, как я, что я, с кем... Сотовый недоступен, гостиница не отвечает, рабочий занят... А тут, смотрите, явился!..

Мужик, тем временем, надел штаны и превратился в крепко сложенного верзилу. Глупость осталась в его глазах, а вот беззащитность куда-то испарилась. Я начал опасаться, что при любом раскладе мой уход превратится в малодушное бегство, и даже заветный топорик вряд ли поменяет соотношение сил.

Скажу больше, я довёл дело до того, что, окончательно успокоившись и не прерывая пламенной речи, Вика отложила подушку, накинула халат и расположилась в кресле, а мужик, натянув тельняшку, встал у неё за спиной. Потом он кашлянул, проверил ширинку, деловито сказал: «Ну, я, пожалуй, пойду», и мне пришлось посторониться, чтобы пропустить его к выходу. Когда хлопнула входная дверь, Вика запнулась и безобразно завыла, размазывая сопли по сморщенной роже...

В рюмочной, замахнув сто пятьдесят, я понял, что должен был делать и что говорить. Но было поздно. Забыв текст и стушевавшись, герой покинул сцену под свист и улюлюканье партера, и первые полосы центральных газет уже пестрят скандальными заголовками...

И был развод. И был раздел. Клише «Прости. Забудь. Начнём всё сначала». Но увиденная мной картина была слишком физиологична, чтобы простить и забыть.

Я покатился по проторенной дорожке слабовольных мужиков: осенью ни за что не написал бы объяснительную на тему «Как я провёл лето», потому что, кроме жары, тёплой водки и отвратного вкуса во рту по утрам, ничего не помнил. Впрочем, одно событие отпечаталось: получил по почте свою фотографию с выколотыми глазами. «Детский сад, – подумал я, бросая артефакт в мусорное ведро. – Ещё бы рожки и усы пририсовала!»

По ночам я мучился от приступов безграничной жалости к себе. Курил нещадно. Снились зловонные бочки с квашеной капустой, беременные невесты и голова бывшей жены в трёхлитровой банке, в которую по очереди мочились пузатые мужики в тельняшках. Снились дешёвые люстры и грязный линолеум опостылевшей рюмочной, сдобные поварихи, размазывающие по тарелкам скупые порции картофельного пюре, варёная морковка звёздочками, сушёные хлопья укропа и генеральный директор ООО «Замес» по фамилии Рукотворный, подмахивающий моё командировочное удостоверение нескромным императорским вензелем.

Хотелось страдать гордо и возвышенно, а получалось, как у всех: в пьяном виде изводил близких и занимал деньги. Друзья, уставшие от борьбы за меня, посоветовали «принять обряд крещения». И я решился. Утром, по первому снегу, трезвый, выбритый, натощак поехал в недавно восстановленную всем миром церковь. Когда-то я тоже бросил в деревянный ящичек с крестом и надписью «На храмъ» мятую десятку и в некотором роде считал Бога обязанным.

То ли от голода, то ли от свежего морозного воздуха, плывущий в синем небе золотой зеркальный купол представился горящим маяком, зовущим в горние выси, а колокольный звон растревожил ожиревшее сердце. В голове крутились отрывки из документальной чёрно-белой короткометражки «Приезд государя во Псковъ»: одухотворённые бородатые старцы несли огромную икону N-ской Богоматери, молодые безусые семинаристы с хоругвями беззвучно шевелили губами, непокрытоголовые седовласые генералы с карикатурными бакенбардами и огромными орденами прикладывались к мощам и, наконец, сам государь, скромный, трогательный, ласковый поднимал с колен кинувшегося в ноги крестьянина и одаривал серебряным рублём со своим профилем...

– Молодой человек, – сказала незнакомая старушка. – Зачем курите вы возле Храма Божьего? Опомнитесь! Ведь сосёте вы хвост у дьявола!

 Поспешно, как делал ещё в школе при появлении учителя, я выбросил окурок за церковную ограду. Старушка троекратно перекрестилась, поклонилась и вошла внутрь. Мне неудобно было креститься и кланяться каменному зданию на виду у случайных прохожих и побирушек на паперти – трезвый, я не люблю публичность. Я потоптался, огляделся, снял шапку и двинулся следом. Наверное, со стороны я был похож на раскаявшегося Иуду.

Служба в церкви уже закончилась. В углу, у самодеятельной настенной росписи на тему Страшного суда батюшка принимал исповедь. Пронзительно горели в полумраке заупокойные свечи. Женщина в чёрном шептала о чём-то сквозь слёзы, склонив голову к батюшкиному плечу. Тот с непроницаемым видом внимал, трогая на животе массивный крест. Рядом ждал своей очереди облезлый мужичок с коричневым испитым лицом. Вдалеке отрешённо ползал перед иконами кающийся грешник, монотонно бормотал по-старославянски и гулко стучал коленями по деревянному полу, добираясь до очередного святого. Слепили позолоченные оклады. Пахло похоронами. В голове кто-то пел густым басом «Боже, царя храни!», и в такт мотиву стучала кровь в висках. Справа от входа продавали библии, жития и прочую духовную пищу. «Мне две свечки и календарик с Николаем-чудотворцем...» «А сколько венчание стоит?» «Запишите: Пантелеймон, Иаков, Иулия...» «Двести десять рублей тридцать копеек. Мелочь не поищите?» «За здоровьем – это вон к той иконе, от бесплодия – где в руках книжку держит...» «А в наборе для отпевания венчик есть?» И облезлый мужичок маячил, позвякивая мелочью в карманах.

Я развернулся и вышел вон.

У чугунных ворот возле автостоянки меня поджидала ведьма, похожая на бабу Ягу из русских народных сказок.

– Небось, комсомольцем был? – спросила она, зябко кутаясь в просторную телогрейку мышиного цвета.

– Застал последний год, – мрачно ответил я. – Но взносы за два месяца не платил.

– За утешением в церковь-то? – продолжала лезть в душу, трубно сморкаясь в грязную тряпочку.

– За ним, бабушка.

Ведьма разразилась демоническим хохотом. Потом взяла себя в руки, показала язык остолбеневшим таксистам, вытерла крючковатый нос рукавом и доверительно приблизила ко мне страшное морщинистое лицо без следов былой красоты.

– Таким как ты тут делать нечего! Тебе в наш приход надо... Писем никаких не получал?

И выяснилось страшное. Бывшая жена моя Вика решила мне отомстить. Тайно, жестоко, по-женски. Вооружившись в небезызвестном книжном магазине сатанинской литературой и дешёвыми детективами, она взялась за колдовство и магию. Каждую пятницу после «Поля Чудес» она закатывала две банки огурцов, раздевалась догола, натиралась волшебным снадобьем, улетала на метле в неизвестном направлении и возвращалась под утро пьяная на такси. После двух абортов разум её помутился. Развесив слюни по подбородку, она подолгу рыдала над нашим семейным фотоальбомом с канцелярскими ножницами в руках. Мысли чернели день ото дня. Она не брила ноги, толстела и завидовала мёртвым. Однажды подошла к зеркалу, отшатнулась и поняла, почему маленькие дети в её присутствии громко плачут и зовут маму, а домашние питомцы жалобно скулят и гадят.

– На меня порчу навели! – догадался я.

– Могу помочь, – старуха прищурилась. – И это ничего не будет стоить!

– Так уж и ничего? – засомневался я.

– Ничего материального. На размер накопительной части пенсии точно не повлияет. Погнали!

Старуха прыгнула на метлу и исчезла. Через секунду исчез и я.

3. Курица

На самом деле, никуда мы не исчезали. Жизнь уныла и не похожа на сказку.

Ведьма пошла к автостоянке, на ходу превращаясь в красавицу с длинными волосами и походкою от бедра. Телогрейка затрещала, запищала и рассыпалась на разбегающихся мышей. Как и положено ведьмам, красавица осталась в чём мать родила. Только возле половых признаков клубился загадочный сизый туман – защита от несовершеннолетних.

Она открыла водительскую дверцу какого-то из ряда вон автомобиля с не по правилам тонированными стёклами, поставила точёную ножку в блестящем облегающем сапожке на порожек, посмотрела на мою растерянную физиономию и звонко рассмеялась:

– Вот тебе и бабушка. Присаживайся, дедушка!

В тёмном салоне защитный туман рассеялся, и я приложил немало усилий, чтобы тайком не пялиться на её прелести.

– Едем колдовать к тебе. Чего зря время терять, – сказала она, лихо выруливая на проезжую часть. – Ты реквизит не забыл?

Я открыл рот, но тут с заднего сиденья кто-то сдержанно произнёс:

– Нет, сударыня. Реквизит я не забыл.

Я обернулся. С нами ехал мрачный тип в сером пальто и серой шляпе. На коленях он держал пухлый кожаный саквояж.

– Познакомься. Мой секретарь. Старый чёрт по имени Гархадон. Тот ещё бюрократ!

Гархадон гордо шмыгнул розовым пятачком.

– За светофором налево, – сказал я, собираясь с мыслями.

Ведьма ухмыльнулась и наступила на акселератор. Из ряда вон автомобиль ринулся в недружелюбный транспортный поток.

Всю дорогу ехали, обмениваясь ничего не значащими фразами о погоде и ГИБДД. Я переваривал случившееся. Спутники ненавязчиво следили за моим рассудком. Напрасно – ему ничего не угрожало. Стараниями хищных элит некогда цельная картина мира рассыпалась на нестыкуемые осколки. В каждом из них, как в зеркале, отразилась та или иная грань ставшей вдруг непостижимой реальности. Максимум, что мне потребовалось – привычно смириться с этой непостижимостью. И никаких терзаний беспокойного разума!

Через полчаса мы сидели за круглым столом, в центре которого стоял пухлый кожаный саквояж. Кстати, в подъезде нам навстречу попалась соседка – вредная бабка со склочным характером. «Ой! Здравствуйте, сударыня!» – радостно воскликнула она, увидев голую ведьму. Потом заметила меня и поспешила сделать вид, будто обозналась. «Ничего себе!» – удивился я в предпоследний раз.

– На морально-нравственные темы будем рассуждать? – спросил Гархадон, нарушив напряжённую тишину.

– Как это? – не понял я.

Старый чёрт вопросительно посмотрел на ведьму, бесстыдно развалившуюся в кресле. Та пожала плечами:

– Ну и не разводи канитель. Здесь тебе не четвёртый том «Войны и мира».

– Предписание требует соблюсти некоторую формальность, – запротестовал Гархадон. – Нельзя вываливать на неподготовленную голову всю информацию сразу!

В кино самый крутой злодей чаще всего гибнет из-за рассуждений на морально-нравственные темы. Пока он рассуждает, упиваясь мнимой победой, главный герой из последних сил достаёт из трусов запасной револьвер, и через пять минут идут финальные титры.

– Давайте лучше сразу, – попросил я.

– Хорошо, – нехотя согласился Гархадон, делая пометку в блокноте. – Оформим задним числом. Не привыкать... Значит, как вы уже догадались, ваша бывшая жена навела на вас порчу. Вам необходимо её снять. Можно и не снимать, конечно. Но в таком случае, дни ваши на этом свете сочтены... Мы поможем вам вернуться к долгой и счастливой жизни, не требуя взамен ничего! Абсолютно ничего. В рамках эксперимента.

– Что за эксперимент? – насторожился я. – Предупреждаю сразу: душу я не отдам!

Гархадон брезгливо поморщился.

– Типичный представитель общества потребления... Да не нужна нам ваша душа! Нам эти души девать некуда! Каждый день предлагают... Завалящий товар... Жалкие убогие душонки... Как представлю, наизнанку выворачивает...

– Он такой впечатлительный, – пояснила ведьма. – С детства у мартеновских печей...

Гархадон совладал с собой. Сделал пару глотательных движений. Продолжил без энтузиазма:

– Теперь о том, что нужно сделать, чтобы избавиться от проклятия. Вы возьмёте варёную курицу, отнесёте её на кладбище и положите на свежую могилу. Со свежими могилами проблем не будет – каждый день как мухи мрёте. Положив курицу, отправляйтесь домой. По пути ни в коем случае не оглядывайтесь и ни с кем не разговаривайте. Дома выпьете стакан холодной воды из-под крана и скажете два волшебных слова: «спасибо» и «пожалуйста». Наутро проснётесь другим человеком.

Гархадон замолчал, уставившись на саквояж.

– Это всё? – удивился я.

– Нет не всё, – встряла ведьма. – В день твоего очищения на перекрёстке улиц Советской и Коммунистической состоится акт возмездия. Начало в четырнадцать часов. Вход свободный. Прошу не опаздывать.

Гархадон сидел неподвижно, уставившись на саквояж.

– А оргия будет? – спросил я с надеждой.

– Не будет! – отрезала ведьма. – Ни оргии, ни бала у Сатаны, ни Царевны-Лягушки. И хватит мыслить категориями средневековых суеверий! Мы, между прочим, серьёзным делом занимаемся...

И тут я немного разочаровался. Даже как-то обидно стало. Не вспенивалось зловещими тучами бледное осеннее небо, не гоняли мурашек по коже торжественные хоровые песнопения, не выползала из-под плинтуса разнообразная нечисть и не стремились в бой ожившие мертвецы. Никто не предлагал сомнительных сделок и не вручал урчащую бензопилу. Вместо этого сидели передо мной незнакомая голая тётка, к торчащим соскам которой я давно привык, и чёрт знает кто в сером пальто. И предлагали прогуляться по городу с варёной курицей в обнимку.

– Какой в этом смысл? – подумал я вслух.

– Что значит какой? – возмутилась ведьма. – Конечно, сакральный! Яйца всмятку любишь?

– Люблю.

– Ты сам ответил на свой вопрос! Знаешь, сколько проклятий мы сняли нашим нехитрым инновационным методом? Мировые религии отдыхают... Короче, хватит болтать. Гархадон!

Старый чёрт вздрогнул, засуетился, раскрыл саквояж и достал оттуда... живую курицу. Та недовольно закудахтала, приходя в сознание, засучила лапками.

– Берите топорик! – скомандовал Гархадон. – Сударыня поставит воду и прочтёт заклинание.

– Погодите! – заволновался я. – Вы её прямо здесь убивать будете?

– Не убивать, а приносить в жертву, – назидательно сказал чёрт. – И не я, а вы!

Курица затрепыхалась. Она не хотела становиться жертвой.

– Мне для полного счастья не хватает тут мясокомбинат устроить, – возмутился я. – Не буду я никого в жертву приносить!

Ещё я сказал, что с детства люблю чистоту и порядок. Добавил, что не хочу уподобляться дикарям. И заодно осудил пережитки каннибализма у отсталых племён. Сильно не углублялся и, вероятно, был слегка резок, но допустить кровавую бойню с летающими перьями по адресу постоянной прописки... Я же не чекист какой-нибудь?

Гости растерялись. Чёрт замешкался. Курица вырвалась и с отчаянным криком бросилась наутёк, щедро удобряя пройденный путь. Судя по звукам, она спряталась за мягкой мебелью.

На Гархадона жалко было смотреть. У него был вид мужа, неожиданно вернувшегося из командировки. Он готов был заплакать от унижения. Тем более, часть куриного пути прошла по его роскошному пальто.

– Ты был прав, – сказала ему ведьма. – Зря мы без подготовки...

– У меня в холодильнике курица есть, – сказал я. – Ну, как вариант...

Чёрт попытался что-то сказать, но принюхался дрожащим пятачком и снова низвергнулся в бездну переживаний.

– Он такой брезгливый, – пояснила ведьма. – Можно, конечно, и с замороженной курицей попробовать, но гарантий никаких.

Я поспешил к холодильнику. Принёс увесистую тушку в полиэтиленовой упаковке. Последний стратегический запас.

– Он издевается над нами! – закричал Гархадон, рухнул под стол и забился в истерике.

Ведьма подскочила.

– В чём дело? – обиделся я.

Ведьма показала.

На упаковке чётко выделялась надпись «Халяль», а под ней – полумесяц и арабская вязь. «У них там тоже сложно всё», – подумал я.

– Сударыня, оставим этот дом! – заявил Гархадон из-под стола.

И вдруг ведьма превратилась в старуху. Откуда-то понабежали мыши и слиплись в серую телогрейку...

Они ушли, не прощаясь. Больше я их никогда не видел.

Эпилог

Курицу из холодильника я сварил и съел. Курицу из саквояжа подарил соседке. Она обрадовалась и сердечно поблагодарила. Сказала что-то загадочное на латыни. Но ни в кого не превратилась. И слава Богу.

Пить бросил. Усилие воли – и никакого колдовства.

 А вот на перекрёстке акт возмездия всё-таки состоялся. Правда, не на следующий день, а спустя месяц. Из продажной прессы я узнал, что Вика попала под рефрижератор местной птицефабрики. Но чудесным образом осталась жива и здорова. Просто с головой наладилось. В жизни всякое может случиться. Так зачем людям зла желать?